Исчезнувшая сестра [litres] - Алла Кузьминична Авилова

10

Суворов-старший был рад и не рад узнать о новой мечте сына. Рад, потому что мальчик наконец хочет заняться делом, а не рад, потому что он теперь думал о каком-то несолидном заведении. Одно дело – оздоровительный пансионат, который мог бы способствовать внедрению на рынок безалкогольных напитков уже подзабытой россиянами минералки советских времен, другое – сомнительный по всем параметрам летний лагерь какой-то там «Школы перемен».

Суворов-старший смотрел на вещи иначе, чем его сын. Но Виктору тем не менее удалось переубедить отца. Он заверил своего родителя, что формат пансионатов устарел и что у платежеспособных слоев населения больших городов иное отношение к отдыху и оздоровлению, которое включает в себя наряду с приятными развлечениями и что-то для личностного роста – например, тренировки осознанности по методу майндфулнесс, уроки йоги, занятия медитацией и тому подобное. Люди, добившиеся благосостояния, – а это именно та целевая группа, для которой будут устраиваться ретриты, – хотят, чтобы их отдых приносил больше пользы.

Мать Виктора, обычно поддерживавшая отца, в этот раз встала на сторону сына – она была больше, чем ее муж, осведомлена о тренде, о котором говорил Суворов-младший, и даже сама ходила на занятия йогой. В результате Суворов-старший уступил своему чаду. Заручившись согласием отца на открытие летнего лагеря «Школы перемен» и приняв его предложение взять на себя рекламу «Перезвона», Виктор вернулся обратно в Москву.

А Федор тем временем думал о следующей поездке в Индию и новой встрече с ламой Нгавангулом. Ему захотелось пригласить его на открытие летнего лагеря и попросить провести по этому случаю свой первый семинар в России. Как раз тогда Элеоноре потребовалось спросить Федора что-то об одном из прошлых клиентов «Оказии», и она позвонила своему бывшему партнеру.

Дело у Элеоноры к Федору было пустяковое, и они уже скоро перешли на личное. Узнав, что Мочкин снова поедет в Индию, Элеонора стала его расспрашивать, зачем ему это. Буддизм ее партнера и все, что из этого следовало, она всегда расценивала как заскок. Ей стало в этот раз интересно, почему этот заскок Федору не только не надоел, но и остался важнее музыки и всего другого. Мочкин предложил ей прийти к нему в «Школу перемен», чтобы самой увидеть, чем он сейчас живет. И она пришла.

Тут Элеонора замолчала.

– И что случилось? – подтолкнула я ее к продолжению.

Элеонора заговорила не сразу. То, что случилось, и правда было трудно объяснить. Я это сознавала и была терпеливой, когда она не находила нужные слова и наступали паузы.

– Когда я пришла к нему в школу первый раз, был один момент, – начала Элеонора. – Мы всей группой запели мантру «Аум», и Федор вдруг закашлялся. Группа стала ждать, когда пройдет его кашель. Все сидели и смотрели на Федора, я тоже. И тут мелькнула его смущенная усмешка, которую я хорошо знала. Она была в тот момент… какая-то не совсем такая… Федор всегда чувствовал себя виноватым из-за своей нескладности. Он и правда часто делал что-то не то и всякий раз терялся… Так вот, этой его дурацкой виноватости у него больше не было. Вроде бы мелочь, но меня это зацепило… А когда он сложил у груди ладони и слегка нам поклонился, это вообще был уже не Федя Мочкин. А кто – не ясно… Меня к нему потянуло, я стала ходить на занятия. Мне нравилось видеть его таким, каким он был в этой своей «Школе перемен». В общем, мне было там хорошо, что тут объяснять?

Она хотела на этом остановиться, но я почувствовала, что она что-то недоговаривает.

– «Хорошо» и только? И этого достаточно, чтобы окунуться в восточный оккультизм?! Ты стала распевать «Аум» даже дома.

– Это я делала для Федора. Всякий раз в начале занятия он всех спрашивал, занимались ли мы дома. Не хотелось говорить ему «нет». Если кто-то это говорил, он огорчался.

– Ну, соврала бы.

– Врать ему мне тоже не хотелось.

– Но матери ты врала, – напомнила я.

– Это другое. Иначе можно было бы свихнуться от ее страхов и переживаний.

– Ну и не пела бы тогда свои мантры, когда мать бывала дома. Или пела бы их вперемешку с песнями из своего репертуара.

– Мать всегда была дома. А вперемешку с попсой мантры не поют.

Я услышала раздражение в ее голосе, но это меня не остановило. Я была уверена, что мы наконец подошли к тому, что она недоговаривала.

– Ты же сказала, что пела дома мантры только для того, чтобы не обижать Федора, – заметила я.

Она изучающе всмотрелась в меня, словно раздумывала: говорить или не говорить? И сказала:

– Вначале так и было, но потом… Звуки действуют на физическое состояние, иногда действуют странно… во всяком случае, на меня… Раз я была у Федора. Он предложил мне спеть «Аум» вдвоем, и мы спели… Не знаю, что на меня нашло… Это было похоже на экстаз…

Вслед за этим, без перехода, она сообщила:

– В тот вечер Федор рассказал мне о тантре. Из-за конфликта со своим ламой он потерял партнершу и предложил мне ее заменить. Я согласилась.

– А это-то тебе было зачем? – вырвалось у меня.

Она усмехнулась и отвела от меня взгляд. Ответа я не получила.

11

Встреча с ламой Нгавангулом во второй приезд Федора в Индию имела много общего со вторым любовным свиданием: летишь на него на крыльях первого, но все уже не то, что в прошлый раз. Крылья теряют свою упругость, сжимаются, опускаются.

Нгавангул едва узнал Федора, когда тот явился к нему на ежедневный публичный даршан. А когда Мочкин после даршана попросил ламу об аудиенции, то получил отказ. Нгавангул заявил Федору, что он должен сначала походить на общие даршаны и уже потом думать о личной встрече.

Мочкин сделал так, как ему было сказано, но и после трех публичных даршанов Нгавангул отказал ему в аудиенции. Федор добился своего лишь с третьего раза и тогда узнал, в чем было дело. Оказалось, что Нгавангул тоже стал испытывать его на прочность, как делал в свое время Уджарпа.

В тибетском буддизме учитель постоянно испытывает своих учеников. Федор не был учеником ламы Нгавангула, но по-другому этот учитель жизни вести себя не мог. К тому же для ламы всякий, кто к нему обращается, уже где-то ученик.

Чувство собственного достоинства в тибетском буддизме – одно из проявлений эго, а эго надо уметь устранять на пути к просветлению. Новички это не умеют, их «высшее начало», до которого они должны в себе добраться, срослось с эго, и гуру, как хирург, может отрезать в них одно от